| МЕТАМОРФОЗЫ |
|
В предверии новых миров, сияний, полетов и проникновений живем, не зная того. Сегодня что фантастично – обыденное завтра. А Ситников завтра живет. Навязчивые мелодии овладевают художником. Назвать ли его символистом, авангардистом, постмодернистом? Определенья ему не подходят. Классический мастер. Создает современные вещи – строго взвешенно, строго расчетливо. Пифагореец: число видит в картинах своих, как каркас, как основу, как магический знак заклинанья. Давным давно это было. В эпоху развитого застоя. Стучат колеса, стучат. Тюмень - Сургут, Тюмень - Сургут, Тюмень - Сургут. На стройку журнал посылает, и отправляется юный художник Ситников Александр. Но непривозит героев, выставляя свое, сочиненное. «Сделанность», – ворчит взволнованный критик, – «желание удивить». Выражает надежду: возмужает, остепенится, недостатки преодолеет. Не преодолел до сих пор. До сих пор удивляет, желая того: «нарушив пространственно-временную достоверность, изобразить нашу жизнь как миф – сгусток вечных страстей». Проходит разъятие-соединение мира. Фантасмогория красок, обычно смягченных сиянием дня. Обнажение алых страстей. Сияние света небес. Мелькание наших коричневых вспышек боренья лукавства. Видит он, как мы живем: сгорая, плывя в кипящей реке. Но есть остановки, прибежища медитаций. Жилища ласкающих нимф. Мир теплеет, становится мягкопестрым, как летний, едва угасающий вечер. Светлая музыка колдует и мир расцветает цветасто. Нежная в белом – гармония наших мечтаний. Мы все сокрушаем, любя. И себя. Жала и жвала вокруг. Врастание тел – членистотелые мы. Ситников замечает очертания Зверя. Зверь бывает прекрасен, но живет в человеке. И Ситников разрывается между любовью к природе, к живому и немым удивлением перед Зверем, пробуждающимся, наседающим, на человечка, на слабого. Не буди во мне Зверя. Зверь – человек, нечеловек – Зверь. В человечьем облике ревет и хитрит, его глазки блестят по всему человечьему телу, его похоть бродит мутным вином, его дикие страсти мажут политику кровью, запах крови пьянит, призывая к подвигам новым. Зверь навостряет рога. Женщина Зверя ласкает и будит, чудится ей в зверином – далекого леса рассветы. А в результате черное бремя ревущее тащит, согнувшись, всю жизнь. Глазком светофора – красновоспаленный бычий невнемлющий глаз. Ситников Зверя жалеет, боится, провидит. Возникает Прекрасной лицо и двоится, как маска диковинной птицы. А бремя быка налегает черно и горбато. Звериная сила и похоть. Хохот звериный – оскал. Нести – не снести это бремя. Навечно ль оно? Гераклита ли вспомнить? «Не будь Солнца, мы бы не знали, что такое ночь». Не будь Зверя, мы бы не знали, что такое Человек. А кто из них гордо звучит? Кто мы – слепобредущие? Головы задраны кверху – желтое солнце ночей – время над нами плывет. Диск циферблата – луна, отражает энергию дальних пространств. Брейгелю вслед пишет Ситников стаю бредущих, летящих, слепоглядящих людей. Пляска заблудших в строеньях земных и темнотах глубокого космоса. Слепобредущи и зрячие. Вот они, ночью кромешной, свечечку жадно паля, взор обращают к светилам. Жизни ладья, слепоплывущих несет. Сцеплены страстью навек. А рыба, плывущая рядом – рожденная ими? Или они – порождение этой гигантши бездонных морей? Дева со Зверем пирует. Слушает Шостакович ревущего Зверя. Ситников композитора видит в сумятице чувств и цветов. Шостакович из клавиш исторгает зовущие звуки, птица тоскует, а критик его многоликий изучает мозаику жизни. Двуединство творца и гонца. За каждым, как тень, критик бежит, летит, проползает. Пламенно-красный творец к небу взывает. И критик взывает – к кому и зачем? Бушует вокруг океан впечатлений, подобий. Молит страстно одна о любви, а другая, Мадонна, ребеночка кормит. Кровавы ножи и улыбчивы лики зверей. Мир творца, мир страдальца. Мир наших извечных иллюзий. Ситников к Богу торит дорогу свою. Не Иерусалим, не Гологофа, не жаркое лето, не время Пилата. Отражение в небе Господнем. Отражения отражений. Душа художника – космоса часть – в отражениях. Вот они и проявляются. Глазасты Распятого руки и ноги. Раны глазасты. Сердце Его – сердце мира. Римских (и всяких) солдат круговерть: маски, ножи, ловкость проверенных шельм. Картина – икона, – отпечаток на плате души. Человек небольшого роста, Ситников очень серьезен, похож на серьезного Сурикова. Саврасов - Серов - Суриков - Судейкин - Сомов - Ситников. Разнообразно-пестра и полнозвучна симфония буквы «С» в изобразительном мире. Правофланговым иль замыкающим почетнее – в строю мастеров? Мастера воздвигают знамена – путь бесконечен. Ты матереешь, работы твои совершенны, но знаешь: это только начало пути. Один из самых магических лириков нашего времени – Александр Ситников. Виктор Липатов, |