КАРТИНА КАК ДЕЙСТВО

Стоять перед полотном Ситникова – все равно что быть в театре, в кино, смотреть на то, что беспрерывно движется, участвовать в действе крайне напряженном и дерзком. Картина «Сон. Похищение Европы» сценична по своему сюжету, но театральная постановка такого рода почти невозможна, настолько она технически сложна. Образ, воплощенный художником в красках, абсолютно статичен, однако полотно в целом передает драматургию замысла автора – все происходящее развивается во времени и пространстве. Символична связь времени и числа: разрывающееся солнце является в то же время часами с циферблатом, от которого отходит луч, стрела, указывающая путь бегства: время дает возможность спастись.

Ситников – разносторонний художник. Он органичен, погружаясь в самые разные эпохи. Кроме того, в его работах прослеживается множество художественных течений и методов, которые он соединил абсолютно индивидуальным образом. Желая добиться нужного смыслового эффекта, он может обратиться к любой стилистике. Например, в картине «У моей дочки красивая мама» фигуры людей выполнены по канонам египетской фресковой живописи. Мастер странствует по истории, странствует по течениям и стилям, странствует в своих мыслях, которые постоянно возвращаются к абсолютным человеческим категориям. Часто – к жестокости, боли, хаосу существования. Однако его хаос имеет превосходную геометрическую форму и кажется даже естественным, ибо он «поверен алгеброй». В этом хаосе – терпимая мера отчаяния, его можно вынести потому, что он мастерски исчислен.

Часто геометрическая форма может видоизмениться и предстать музыкальной нотой, музыкальным ритмом, где все соединяется и начинает двигаться. И музыка словно объединяет все странствия вселенной, все странствия его образного мира. Этот мир состоит из различных фрагментов, из различных частей и нередко из соотношений между сном и геометрией, между тем, что явно, и тем, что скрыто. Таким образом, фортепианные клавиши на одном из полотен относятся уже к разряду философской категории, принадлежат к уровню настолько высокому и неуловимому, что его нельзя изобразить иначе.

Художник видит трагичность мира, ощущает его неустойчивость и уязвимость. Взгляд Ситникова скептичен, но это не разъедающий скепсис – то, что мы чувствуем, глядя на изображение, что прочитываем в сюжете, дает мужество жить. Например, он не без иронии называет картину «Золотой век» и показывает нам наш век: вот кто-то играет на фортепиано и мать убаюкивает дитя, но рядом совершается убийство, ничто не препятствует превращению человека в зверя. Несомненно, взгляд художника трагичен, в нем печаль, даже отчаяние, которые, однако, можно вытерпеть, которые не приводят к выводу о конце мира, поскольку Ситников очень любит жизнь и живопись. Он их любит, даже чувствуя их бремя.

Рассматривая полотно Ситникова, понимаешь, что оно слоится на отдельные сюжеты, и ты можешь выбрать тот, который тебе больше нравится, чтобы задержаться в нем. В том же самом «Сне. Похищении Европы» можно найти успокоение, сосредоточившись на лице женщины; но если поднимешь взгляд чуть выше, увидишь зверя, мятежного и жестокого.

Эта живопись поражает. Поражает, в частности, своей способностью предвидеть. Уже в произведениях начала 1980-х годов словно отражается какой-то катаклизм, взрыв – возможно, предчувствие конца советской эпохи, возможно, осмысление новой судьбы России и новой судьбы искусства во время грядущих перемен. Если раньше искусство должно было быть «классическим», должно было «что-то означать», если раньше мир, который оно изображало, был мало понятен в своей простоте, теперь, при максимальной сложности, он еще менее понятен. Через все метаморфозы и изменения, в большинстве своем неуправляемые, Ситников приходит к тому, чтобы признать сердце центром мира. Он видит это сердце сугубо геометричным, но геометрия эта символична. В картине «Эрос, Филос, Агапе» над животным началом, над четкой геометрией царит сердце, пульс вселенной, сердце, которое во всех произведениях художника имеет око и «видит», которое никогда не слепо: сердце как максимальное расширение зрения.

Джованни Проспери,
профессор, Доктор искусствоведения

1996